пете кажется, что его жизнь переёбана.
много-много раз.
кажется так по-особенному теперь.
вся эта херня случается даже не когда ниночка заявляет, что сделала аборт — ты мог бы стать отцом, петя, мог бы жениться и жить нормальной жизнью, мог бы? — у них бы всё равно ничего не вышло; это случается немногим позже.
причина крылась даже не в том, что петя был ебучим наркоманом.
видит бог, тогда он им ещё не был.
всё пошло по пизде чуть позднее — когда он повстречал одного безумно нервного молодого человека [гения, миллиардера, филантропа, и далее по списку — по совместительству].
сергей разумовский оказался тем самым триггером, необходимым для понятия/принятия своего внутреннего «я».
«корми своих демонов по расписанию, ты разве забыл?»
порой пете кажется — лучше бы он ничего не понимал.
так бы и паразитировал — да, это госнаркоконтроль, товар я оформлю как вещдоки — приобщу к делу.
приобщал он просто мастерски — от покупателей не было отбоя — продаю втридорога? пошёл нахуй, дядь. найдутся те, кто заплатит куда больше.
петя, кажется, пропустил тот роковой момент, когда товар стал для него веществом; так иногда случается — просыпаешься — и вот ты уже не молоденький неприлично богатенький денди, а ебучий тощий бледный наркоман — как ты дошёл до жизни такой?
«русь, куда несёшься ты, кто виноват и что делать?
тварь ли я дрожащая или право имею? а
из чего сделаны наши мальчишки?»
хуй его знает, как дошёл.
всё и сразу навалилось — петя в принципе считал себя человеком достаточно свободных нравов, но принятие собственной бисексуальности оказалось чем-то значимым — будто бы даже переломным для личности. а после и весь его мир ебанулся как по сценарию: он узнал, что его родители на деле были приёмными; узнал, что у него есть ебучий брат-близнец [не шибко счастливый от существования пети — хотя его в этом явно не стоило винить]; нина ещё эта ебучая со своим абортом...
в дурку его сдал отец.
не в московскую, конечно. чего позориться? ради чего?
узнают ещё грешным делом.
сына большого человека.
святой петербург на то и святой — всю дурь здесь из него напрочь выжгут.
что будут делать с его сыном в психушке, и как подобный эпизод отразится на психике пети — дело уже десятое, разве нет?
лучше пусть овощем ебучим будет, чем позором для семьи.
какой же ебучий фарс.
было настолько противно, что подступившую ломку он принял как благодать.
всё лучше испытывать физические страдания, чем душевные — [пиздо].
он не знает даже, сколько здесь находится — счёт не вёл, смысла в этом не видел, хуя с два папаша его вытащит отсюда, пока докторишки не заявят авторитетное «чист».
и тут все прелести лечебницы: капельницы, клизмы, мерзкое полу-жидкое питание.
будешь чистым как новорождённый.
петя смеётся, когда дверь в его палату закрывается.
блядские врачи. ебучие медсёстры.
какие же они все мерзостные.
иногда он задумывается чуть глубже, чем следовало бы. да так и проваливается, засасываемый своими мыслями, на долгие часы.
причины его нахождения здесь далеко не в систематических передозах.
и для этих передозов тоже была своя причина.
в кабинете психиатра красивый зеркальный потолок — петя иногда задумывается — оригинальное дизайнерское решение?
пациенты в остром психозе могли бы с разбегу въебаться в стену, а с потолком такой финт не прокатит? — из отражения на него по-прежнему глядит тощий бледный мужик — ни тени былого лоска — ещё одеяния эти белые — будто бы всё взаправду.
они говорят о причинах съезда его кукухи часами.
петя до последнего не раскалывается — история со вскрытием правды о его происхождении приходится как нельзя вовремя — всё можно спихнуть на это.
— да-а-а, доктор. представляете, каково это? — доктор хромов дураком далеко не был, выглядел скорее уставшим от всего этого дерьма — ну сколько у него таких пациентов было, честное слово. — когда вся твоя жизнь — обман.
доктор всегда слушал внимательно, смотрел с пониманием, пытался оказывать поддержку.
петя не сомневался, что он был отличным психиатром, и, пожалуй, будь они в несколько других обстоятельствах — петя бы с радостью разложил перед ним всю свою душу.
но свой бережно хранимый секрет он раскрывать не собирался. это будет его личным роком.
тайной, покрытой мраком.
разметавшиеся алые пряди на белоснежном белье — кровавый закат на бледном небосводе — и тот меркнет.
белая кожа в россыпи алых засосов — алые маки посреди слепящей пустыни.
красивый до неприличия, пульсирующий от желания сергей, отдающийся пете из раза в раз с таким отчаянием, будто бы каждый этот раз — последний.
петя лениво играет в шахматы с местным дедком — уже третью партию подряд его наёбывает.
— шах и мат, дедуль.
шах и мат тебе, петя.
по телевизору идут новости — рассказывать, видимо, уже совсем не о чем.
какой-то высокий чувак прибавляет громкости — один тут, что ли, собрался?
никакого понятия о правилах поведения в общественных местах. пидорас бля.
— эй, дядь, — петя встаёт со стула, чтобы обратить на себя внимание нахала — засиделся совсем видать — мышцы затекли. — дома у себя, что ли?
мужик обернуться не успевает, когда петя, завидев картинку на экране, мгновенно меняется в лице — бледнеет, кажется, ещё сильнее — едва в обморок не падает, так и остаётся стоять в ступоре.
он, честно сказать, в своём этом приходе многое пропускает.
а будь он в себе — хотел бы скорее видеть разъярённое лицо старого знакомого или залитое слезами от радости неожиданной [но такой желанной встречи]?
да хуй его знает.
петю охватывает настоящая бесконтрольная истерика — стоит только посветить еблетом разумовского на экране — шок/вспышка/триггер — он хватается за голову, будто бы в попытке рвать на себе волосы, и падает на колени припадочно, мелко подрагивая и повторяя словно мантру:
— нет, блять, только не ты, только не снова. нет-нет-нет.
пациенты к такому привыкшие, конечно. относятся к любым проявления истерик со свойственной им под транквилизаторами индифферентностью.
на петю ошарашено смотрят только три пары глаз.
чуть позже, после приватной беседы с коллегой, доктор хромов, скрепя сердце, соглашается передать ему своего последнего пациента — будто бы у него есть выбор.
если бы только петя знал, что его неспособность взять себя в руки будет стоить ему многого — и раскрытия бережно хранимого секрета; и потери, пожалуй, единственного доктора, способного ему помочь; и уютной — как покажется потом — одиночной палаты.
кем-кем, а подопытной крысой ему ещё не доводилось бывать — хотя разве не ею он был для сергея разумовского?
